Каждая девочка мечтает быть принцессой. Некоторые пытаются осуществить мечту, выйдя замуж за принца. Другие поступают проще: называют себя особами королевских кровей. И таких случаев в истории немало. Вспоминаем самые яркие.
Седовласая дева
Первое официально зафиксированное явление лжепринцессы произошло на рубеже XIII и XIV веков. История такова. Жила-была девочка Маргарет. Отец — норвежский король Эйрик, дед — король Шотландии Александр, мать умерла. Однажды дед погиб, упав с лошади. В Шотландии началась борьба за власть. В итоге решили, что править страной будет Маргарет, а в силу малолетства поможет ей в этом регентский совет. Будущее распланировали на долгие годы: повзрослев, крошка Марго должна была выйти замуж за будущего короля Англии принца Эдуарда, тем самым поспособствовав объединению Англии и Шотландии. Но, как говорится, хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах.
Шестилетняя принцесса с сопровождающими выехала из отчего дома в свое королевство, но, когда корабль плыл мимо Оркнейских островов, девочка заболела, а затем и умерла. Тело ее было возвращено на родину, в Норвегию, принято отцом и похоронено. В Шотландии вновь начались волнения. На таком фоне грех было не ожить Норвежской деве, как звали шотландцы свою юную королеву. И это случилось.
Появившаяся в 1300 году в Бергене женщина заявила, что она и есть Маргарет, законная престолонаследница, что она вовсе не погибла, а была вывезена в Германию некими шотландцами — представителями другого претендента на трон. Ее сопровождал муж-немец, на вид ей было лет 40, и, по словам очевидцев, в волосах просвечивала седина. Истинная же Маргарет, если б осталась жива, была бы к тому моменту 17-летней девушкой. Лгунью и ее мужа заключили под стражу, а затем, в 1301 году, по свидетельствам Исландской хроники, «женщина, назвавшая себя дочерью короля Эйрика, была сожжена, а ее муж обезглавлен». Ходили слухи, что таким образом готовился переворот.
Несмотря на наивность маскарада, возник культ невинно убиенной, паломники упорно шли на место ее казни, а через 60 лет там и вовсе построили церковь Святой Маргариты-мученицы. Напрасно взывал епископ Аудфинн, знавший подлинную Маргарет: «…Она не была дочерью короля Эйрика и королевы Маргариты, ибо родилась на двадцать лет ранее того дня, когда король Эйрик праздновал свою свадьбу…» — церковь Св. Маргариты процветала еще в течение веков и была разрушена только в период Реформации — среди прочих католических храмов.
По-царски искривленный палец
Одной из самых известных среди «оживших» после расстрела царской семьи детей Николая II была некая Анна Андерсон, называвшая себя младшей из княжон — Анастасией. Она утверждала, что от пуль ее спасли драгоценности, находящиеся в корсете, а из подвала дома Ипатьева ее вывел солдат по фамилии Чайковский, затем переправивший княжну в Румынию. На ее теле были обнаружены шрамы от огнестрельных ранений, и так же, как у княжны, был искривлен палец на ноге (это потом стало одним из главных аргументов тождества).
Все началось в 1920 году, когда берлинский полицейский спас пытавшуюся броситься с моста неизвестную. Девушку без денег и документов определили в психиатрическую клинику для бедных, где она провела полтора года. Там благодаря соседке по палате Марии Пойтерт и зародилась эта история. Что послужило толчком? Чрезмерное возбуждение Анастасии при виде фото царской семьи в журнале? Легкое сходство с лицами на фото? Ее славянский акцент? Разговоры соседок о жизни в России вообще или рассказ неизвестной девушки о том, что во время екатеринбургского расстрела горничная «бегала с подушкой в руках, пронзительно крича»? Выйдя из клиники, Мария была уверена: ее соседка — одна из царских дочерей.
Дальше пошло по цепочке. Первым на «опознание» приехал знакомый Пойтерт, бывший капитан императорского полка, затем другие, знавшие Анастасию. Мнения разделились, но слух пошел.
«…Если вдруг это и впрямь окажется наша малышка! Одному Богу известно! И представьте себе: если это она, там одна, в нищете, если все это правда», — пишет взволнованная великая княгиня Ольга Александровна воспитателю императорских детей Пьеру Жильяру. И тот едет на встречу со своей «воспитанницей», которую к тому времени уже поселила у себя в доме баронесса Мария фон Кляйст. Результат таков: «В ней нет ни малейшего сходства с великой княжной Анастасией, каковой я ее помню…» Но вдруг в ее воспоминаниях всплывают какие-то домашние прозвища, она наливает духи на ладонь особым, характерным для княжны движением, говорит о фарфоровой собачке на комоде — и сомнения вновь одолевают скептиков. И пусть она отказывается говорить по-русски, ведет себя то как простолюдинка, то как королева, отличается скверным характером и неуравновешенной психикой, желающих поддерживать и содержать Анну-Анастасию оказывается достаточно.
Ее преданной сторонницей на много лет становится писательница и скульптор Гарриет фон Ратлеф, в США, куда она едет по приглашению княгини Ксении Георгиевны, оплату ее счетов берет на себя композитор Сергей Рахманинов, а некая богатая и одинокая дама Анни Дженнингс предоставляет ей кров и оплачивает поездку в Берлин, где Андерсон инициирует первый судебный процесс об официальном признании ее великой княжной и своем праве на царское наследство. Череда судов тянулась очень долго — почти 50 лет, результат оказался патовым: ни одна из сторон так и не смогла ничего доказать.
В 1968 году на уже 70-летней Анне женится ее многолетний поклонник профессор Джон Манахан. До конца ее жизни в 1984 году он преданно терпит все ее чудачества и истерики.
Ее настоящее имя вызывает споры до сих пор. Даже анализ ДНК эксгумированной в 1991 году царской семьи оставляет лазейку для сомнений. По одной из версий, она была полькой, фабричной работницей по имени Франциска Шанцковска. По другой, которой следуют многочисленные кинорассказы о ее жизни, — великой княжной Анастасией. Но более всего она известна под именем Анны Андерсон. Имя она получила в том самом 1920 году в психиатрической клинике — дали наобум, чтоб хоть как-то называть пациентку, а фамилию она придумала сама, записавшись под ней однажды в гостиничной книге постояльцев.
Ее высочество — поставщица пиявок
Принцесса Карабу — одна из самых экзотических птиц среди коллег-самозванок. Чистая импровизация, буйство фантазии, фейерверк! Потому так и запомнилась эта недолгая история, длившаяся меньше трех месяцев, когда в английском местечке Алмонсбери, неподалеку от Бристоля, появилась девушка в черной одежде, говорящая на непонятном языке.
К иноземцам в те послевоенные наполеоновские времена относились настороженно: уж не лазутчик ли? Странную девицу препроводили в приют для бедных. Объясниться с ней так никому и не удалось. К делу подключился мировой судья графства Сэмюэл Уоралл, имевший слугу-грека. Была надежда, что он поймет ее, но девушка оказалась не гречанкой. Зато жена судьи Элизабет была заинтригована гостьей: кто же она? Пила незнакомка только воду, с отвращением отталкивая прочие напитки, питалась рисом, перед едой произносила молитву на непонятном языке, на английский не реагировала. Зато, увидев картинку с ананасом, несколько раз воскликнула «анана!» и очень возбудилась при виде китайских статуэток. Все попытки выяснить ее личность оканчивались неудачей, единственным шагом вперед было то, что, ткнув в себя пальцем, она произнесла: «Карабу!» Так ее теперь и звали.
Непрерывным потоком потянулись любопытные, иностранцы, путешественники, наперебой пытавшиеся выяснить, откуда она родом и на каком языке говорит. Среди версий была бухта Карабу на берегу Каспийского моря, Черкесия… Наконец, объявился португальский моряк, заявивший, что это смесь диалектов побережья Суматры. Он согласился стать толмачом. После дополнений и уточнений, полученных с помощью рисунков и жестов, история выглядела так: Карабу родилась на острове Явасу в Индийском океане в семье особы королевских кровей. Ее выкрали пираты, она была продана в рабство, бежала с корабля, обменяла на еду украшенную золотом одежду и после шести недель странствий объявилась в Алмонсбери.
После этого принцесса окончательно переселилась в поместье Уораллов. Ей сшили одежду по ее вкусу — рукава до полу, широкий пояс, тюрбан. Раз в неделю возили в Лондон, где художник писал ее портрет. Ее высочество расцвела, совершенствовала свой «язык» и добавляла к картине прошлого новые мазки. Оставались и скептики. Слуги признавались, что иногда подкрадывались ночью, ожидая, что она заговорит во сне. А некий клерк, зайдя со спины, внезапно выпалил комплимент по-английски. Принцесса была стойка и не проявила интереса.
Позже все оценили ее как прекрасную актрису, ни разу не вышедшую из роли. В создании образа Карабу помогали умные книги, где она будто бы только смотрела картинки, и разговоры путешественников, наперебой вспоминающих о морях и островах. Слава принцессы ширилась. Это ее и погубило.
Однажды с ее портретом вышел «Бристольский журнал», и некая миссис Нил опознала в иностранной знаменитости свою бывшую жиличку Мэри Уиллкокс, по мужу Бейкер, дочь сапожника из Девоншира, которая разговаривала с ее дочерьми на тарабарском языке собственного сочинения. Пришлось признать очевидное.
Она еще пыталась путешествовать и играть роли, но пик карьеры был пройден. Мэри вернулась в родные края. «Последнее, что мне довелось о ней слышать, — вспоминал в 1839 году библиотекарь Джордж Прайс, — было то, что она вышла замуж и окончательно осела в этом городе… сделавшись поставщицей пиявок в Бристольскую больницу…» Умерла она в 1865 году от сердечного приступа
